Фиалки на счастье
Не дожидаясь лифта, я взбежала на пятый этаж с легкостью юной легкоатлетки, «Я» на первых метрах марафона, и так волновалась, что в замочную скважину попала лишь с третьего раза. В квартире было темно и как-то пугающе тихо. - Саш, ты дома? Саша! Я бросила сумку на пол, повесила пальто на вешалку, стянула перчатки - руки слегка подрагивали. Проходя на кухню, заметила, что в ванной включен свет, и открыла дверь.
То, что я увидела, заставило меня негромко вскрикнуть и тут же зажать рот ладонью. Я оперлась спиной на холодный кафель стены и тут заметила, что за мной наблюдают: из зеркала напротив на меня удивленно смотрела девушка с копной черных кудрей и бледной кожей - похожая на меня, нет, такая же, как я... только на 30 лет моложе. Мне едва стукнул 21 год, когда в главной газете страны появилась большая статья, которая до сих пор, вставленная в рамку, висит на стене в бывшем кабинете отца. Статья называлась «Девушка с фотоаппаратом» и рассказывала о юной фотохудожнике из глубинки, сумевшей в раннем возрасте проторить путь в высшие круги творческой элиты, завоевать авторитет среди самых знаменитых художников Союза, удачно продаваться в частные коллекции и так далее - такая себе американская мечта по-советски. Несмотря на массу преувеличений и напыщенных эпитетов, история в целом была правдивой. Девочка из города Измаил, что под Одессой, в шестнадцать лет отправила фотографию на республиканский конкурс фоторабот и заняла на нем первое место. Через год девочку вне конкурса принял главный художественный вуз страны, а через четыре, окончив его, она дебютировала в столице с выставкой на остросоциальную тему. Вспоминаю все это сейчас, и мне не верится, что той талантливой и чертовски удачливой девчонкой была я. Помню, на той самой моей первой выставке, где было много гостей, журналистов и друзей, спешивших поздравить меня, ко мне подошел парень с простеньким букетом фиалок в руке.
- Поздравляю - просто сказал он. Непослушные каштановые кудри, тонкий римский нос и совершенно поразительные глаза - прозрачно-голубые, словно свежевымытое безоблачное. Я впервые видела его.
- Спасибо.
Не успела я ничего спросить, как в суматохе кто-то оттеснил незнакомца, и спустя секунду меня поздравляли, трясли руку и всучивали цветы другие люди. После того дня из всего моря впечатлений, пожеланий и дорогих букетов мне больше всего запомнились это искреннее «поздравляю» и скромный букет фиалок. Папа говорил, это были любимые мамины цветы - оттого она и назвала меня Виолеттой - фиалкой. Жаль, сама не успела мне этого рассказать - когда мне было два года, мамы не стало. Летели дни, месяцы, я с группой других юных фотографов колесила по большой стране, представляя свои работы самой разношерстной публике - от глав обкомов до простых рабочих в сельских домах культуры. Мне льстило, что меня хвалят, берут интервью, прочат великое будущее, но парадоксальным образом на просторах огромного Союза я задыхалась, чувствовала себя несвободной - несмотря на перемены, заграница до сих пор была закрыта для советского человека. Через год после своего громкого московского дебюта я переехала в Киев, устроившись на работу в небольшую галерею, по-прежнему много работала и изучала новые техники, делала наработки для следующих экспозиций, и, если честно, образ парня с фиалками становился в моей памяти все больше нечетким, словно смытый прибоем рисунок на морском берегу. А через полтора года Союза не стало. Я была этому рада - теперь, казалось, передо мной открыты все пути. Но в силу своей молодости и неопытности я не знала, что начало никогда не бывает простым. Пока моя страна поднималась на неокрепшие ноги, я вынуждена была уволиться из галереи и зарабатывать на жизнь, фотографируя малышей на детских утренниках. - Вилка, как ты там, родная? Давно не приезжала, уж я соскучился, - надтреснутым голосом говорил мне по телефону отец.
- Все в порядке, папуля, у меня просто один новый проект назревает, работы - по горло, - бодрилась я.
На самом деле перебивалась редкими случайными заказами. Денег хватало едва-едва. Лед тронулся в девяносто четвертом году, когда меня и нескольких других ребят из бывших республик пригласили на Берлинскую фотобиеннале. Европа стала для меня, девочки из провинциального городка, переворотом сознания. Помню то ощущение невероятности происходящего со мной - казалось, сейчас я ущипну себя и сразу проснусь. В какой-то момент на открытии выставки в толпе незнакомых людей мелькнуло смутно знакомое лицо: римский нос, непослушные кудри... Наверное, показалось.
- Привет.
Он смущенно улыбался, а глаза его будто спрашивали: «Эй, ну что же ты, не помнишь меня?» Конечно, я помнила.
- Меня зовут Саша, когда-то давно мы встречались с вами...
- Да, я помню, на выставке в Москве лет пять назад. Как вы оказались здесь?
- Я уже четыре года живу здесь, в Берлине, переехал сразу после Союза. Играю в гандбол за здешнюю сборную. Мне очень понравились ваши работы еще тогда, в Москве, и, увидев заметку об открытии выставки фотографий бывших советских художников, был уверен, что встречу вас...
Я кивнула и пригубила шампанское. Смотреть в его глаза цвета чистого неба было почти физически больно.
- Почему фиалки?
- задала вопрос, вертевшийся у меня на языке еще тогда, пять лет назад.
- Ну, - смущенно замялся парень, - это же ваш цветок, Виолетта.
В тот вечер он проводил меня до гостиницы, а наутро я получила очередной букетик фиалок с припиской «Жду тебя внизу на завтрак». Я не спеша оделась, пригладила кудри и спустилась в гостиничный ресторан. В то утро мы встретились, чтобы уже никогда не расставаться. Лет десять назад наша дочь Мила, переживая тот возраст, когда все вокруг интересно, спросила:
- Мам, ты, когда папу встретила, с первого раза в него влюбилась?
- Нет, - честно ответила я. - С первого раза я его запомнила. А вот влюбилась уже со второго. Мы прожили в Берлине четыре года, а в начале нулевых были вынуждены вернуться в Украину - папа все чаще болел, да и в отличие от крохотной съемной студии на Фридрихштрассе тут у нас была своя большая квартира в столице, оставшаяся Саше от родителей - а мы ожидали пополнение.
Вспоминая сейчас прошлое, все чаще задаюсь вопросом: думала ли я тогда, что жизнь сложится совсем не так, как я себе представляла? Уехав молодой, подающей надежды фотохудожницей, вернулась женой и молодой мамой, а спустя двадцать лет внезапно застала себя стареющей домохозяйкой, читающей дамские романы в мягкой обложке и сидящей на интернет-форумах в поисках рецептов приготовления чизкейка. Мила выросла и вышла замуж, Саша поседел, обрезал непослушные кудри и днями напролет пропадал в своем магазине, заказывая новые спорттовары из каталога и воюя с нерадивыми работниками, а я... Я прожила жизнь, оставив после себя лишь пару десятков черно-белых фотографий, несколько дипломов и пожелтевшую статью в рамке на стене бывшего отцовского кабинета.
Никогда не задумываясь об этом раньше, я поняла, почему так случилось сейчас - из моей жизни ушла любовь, раньше заполнявшая все, даже самые крошечные закоулки моей души, и внезапно внутри меня воцарилась вакуумная пустота, заполнить которую мне было просто физически необходимо.
Старинная берлинская подруга Агата, с которой когда-то мы были соседями, давно приглашала меня в гости.
- Летти, приезжай ко мне, мы с тобой развеемся, погуляем по городу, в конце концов, найдем тебе молодого любовника, - Агата хохотнула в трубку, и я прямо увидела, как она стряхнула пепел со своей длинной сигаретки и прищурила густо накрашенные красивые глаза.
- Да, наверное, мне это действительно нужно...- согласилась я и тут же спохватилась: - Развеяться, а не найти любовника!
Тем вечером я сообщила Саше о том, что планирую съездить в Берлин.
- Хорошо, - кивнул он, не отрывая глаз от каталога. - Милу с собой возьмешь?
- Нет, у нее же экзамены скоро. Поеду сама.
И я подумала: а ведь он даже не спросил, когда я вернусь. И тогда впервые в моей голове мелькнула мысль о разводе.
- И правильно, - уверенно закивала Агата, когда я неделю спустя, допивая второй бокал вина, начала осторожно рассказывать ей о том, что подумываю развестись.
- Мужчины нужны, чтобы любить нас, а если перестают любить - к черту их, - заявила подруга, у которой за плечами было четыре брака. Я не знала, что ей сказать, - ведь даже не была уверена, любит ли меня Саша до сих пор. А что чувствую к нему я?.. Пытаясь разобраться в себе, пробыла в гостях почти две недели
- и однажды утром проснулась с щемящим чувством в груди. Я безумно соскучилась по Сашке. И вот залетаю в квартиру, пугающую меня тишиной, и вижу полную ванную цветов - красные и белые розы, несколько веточек орхидей, белоснежные лилии. Хлопает входная дверь, в прихожей зажигается свет.
- Ты приехала раньше? - муж смотрит на меня удивленно и слегка... расстроено.
- Да, поменяла билет... Саш, я хотела тебе сказать...
Я подхожу к нему, и язык мне обжигают слова, которые так давно ему не говорила. И вдруг замечаю маленький горшочек, накрытый сверху от холода прозрачной пленкой...
- Я хотел сделать сюрприз и украсить квартиру цветами к твоему приезду, - говорит Саша, смущаясь, как в юности, - сложил в ванную, чтобы не завяли, и вот... Он протягивает мне горшочек с фиалками:
- Последний штрих.
- Ты не забыл, - горошинки слез катятся по моим щекам.
Он притягивает меня к себе и целует в макушку.
- Конечно, нет, родная. Они всегда приносили нам счастье.
